EUR 93.5604 
2. Моя глава шестая шестая
Так поступил Китай, с его крайней осторожностью в оценках собственной истории, и ставкой на малый (читай — семейный) бизнес. Но даже там можно наблюдать социальную вибрацию в связи с известным лозунгом: «Одна семья — один ребенок».
А что говорить про русский размах революций: крушить безоглядно вчерашние устои? И в каждом случае — это фрустрация семейных отношений. Дети смотрят в будущее, отцы не могут сдать в утиль прошлое. Между тем только благополучие семьи — залог любых успехов страны: в политике, экономике, спорте, культуре... Только семья — залог успехов личности.
Сейчас говорят много слов о поддержке семьи, на эти цели не жалеют средств, но словами и деньгами не склеить то, что разрушается... насаждаемым стилем социально-экономического бытия. Именно резкие экономические подвижки могут дезорганизовать, дезориентировать «ячейку общества». И за примерами далеко ходить не надо.
... Богатые энергетические запасы сибирской земли ускорили ее освоение, здесь были созданы огромные технологические и экономические структуры. Заводы-гиганты не только изменили техносферу жизни, они повлияли и на социосферу, оттягивая население из деревень. Это был «поколенческий» разрыв: дети уезжали, матери оставались поддерживать базу на земле. И сколько бы мы ни ругали идеолога «неперспективных сел» профессора Татьяну Заславскую, она, скорее всего, как и большинство «двигателей прогресса», всего лишь инструмент глобальных процессов, идущих на всей планете.
Уйти, защититься от этой «селевой волны» невозможно. Она должна нас нести, она должна нас ударить об очередную скалу истории...
Мое поколение оставляло свои сельские дома, бежало в города, трудилось на заводах-гигантах... После шоковой терапии они рухнули, как карточные домики, люди бросились врассыпную: кто — за границу, кто — за руль такси, кто — за прилавок...
Мы словно выпали из поезда, шедшего в одном направлении, и оказались в какой-то новой, неведомой нам возникающей цивилизации. Она смяла все наши представления о механизмах жизни. В том числе и семейной. Ее раскол прошел по самой тонкой «ткани» супружеских отношений. Успешные мужья бросали старых жен и женились на молодых красавицах, успешные жены бросали не выдержавших бизнес-соревнований мужей.
Криминальные семейные разборки становятся ежедневными сюжетами новостных программ. Родители делят детей, дети убивают «отстойных» родителей, потому что они не в состоянии обеспечить им «красивую» жизнь в игорных залах и наркопритонах.
Власть занята своими проблемами, а люди спрятались от нее, и довольно долго эти «прятки» доставляли удовольствие многим: бизнес без налогов, без ответственности перед потребителем, без отчета о доходах. Как в сказке — «я от бабушки ушел и от дедушки ушел...» От волков уйти не удалось: бизнес и криминал — этот дуэт до сих пор не фальшивит, следуя своей «музыкальной грамоте».
...Но каждый в глубине души уверен, что «так продолжаться не может». То, как мы живем сегодня, не может быть нашим будущим. Мы не голосуем за него. Психологически и политически — не ходим на выборы.
И в то же время мы верим, что все перемены, которые мы пережили и продолжаем переживать, не случайны, что наши мечты и мысли о разумном будущем рано или поздно обретут черты реальности.
И наше поколение — последнее «прости» всему, что осталось позади. Именно в нас — зародыш будущего. Он развивается, толкается порой так, что у нас искры из глаз летят. И в этих всполохах кратковременного света различимы черты другой жизни, фундамент которой мы вновь обрели. Иного не дано — это семья.
Дети смотрят на нас
Это только кажется, что юное поколение живет по расписанию «отрицания отрицания», что они не смотрят на нас, отсчитывая свои километры судьбы.
Они различают в нашей среде тех, кто изо всех сил поддерживает основы «уходящей» натуры, и тех, кто видит в будущем совершенно иной миропорядок. Для молодых и то, и другое маловедомо, но не малопривлекательно.
Со сцены уже льются песни 60 — 80-х годов прошлого века, советское живописное искусство получило новую цену и на «ура» распродается как раритеты страны, удивившей весь мир построением невиданного общества. Семья, Родина, патриотизм вернулись из «вчера» не только в риторику политиков, но и в реальную жизнь, подкрепляемую реальными законами.
С будущим молодых связывают мечты и предметный мир: компьютеры, МР-3, мобильники. Откуда берутся еда, свет и тепло, их пока не волнует. Хотя все сотрясения миропорядка войнами, конфликтами и террором связаны именно с этими «незаметными» благами.
Эксперты Евросоюза недавно заявили, что к 2020 году старый континент должен перейти на биотопливо, то есть на источники возобновляемой энергии. Случится это или нет, но базовый рубеж между прошлым и будущим обозначен.
Базовый потому, что без энергии существование любой цивилизации невозможно. Человеческая зародилась в таких местностях, где природа щедро дарила свою энергию людям. Сибирская цивилизация дважды вторична: только с началом промышленного освоения энергоносителей в наших сугробах могло затеплиться то, что мы называем жизнью. Второе возрождение Сибири связано с трагическим периодом истории — в первые годы Великой Отечественной войны сотни крупнейших предприятий в кратчайшие сроки были перемещены к нам из европейской части страны...
Мы «сидим» на невозобновляемых источниках: уголь, нефть и даже вода — все исчерпаемо и конечно. Логика развития подсказывает, что эти богатства требуют не только учета, но и государственного стратегического управления. Пора прекращать откачку — оставшееся пригодится для будущих поколений сибиряков.
Так, в Америке 70 процентов собственных энергетических ресурсов остаются неприкосновенным запасом.
Для Сибири запасы жизненно важны, потому что наша территория скорее всего останется в энергетическом прошлом — биоэнергия тут малоприемлема. И уж точно ее не хватит для работы гигантских технологических структур, заводских, логистических и прочих... Хотя бы потому, что сырьем для биотоплива служат в основном теплолюбивые культуры, как то: соя, кукуруза, сахарный тростник (свекла), рапс. «Кладовой» биотоплива Сибирь может считаться лишь по части производства целлюлозы (солома, опилки) и крахмала (из фуражного зерна), но это ж все надо еще и вывезти, причем в огромных количествах! Да и кто будет сеять, перерабатывать, если сибирские села обезлюдели? Если и горожане бегут в европейскую Россию?
Между тем демографическая катастрофа пустеющей огромной территории Сибири грозит перерасти в геополитическую.
«Американская борьба за чистоту демократии» на самом деле обусловлена собственным жестоким экономическим кризисом, недостатком жизненно необходимых средств для выхода из него.
У нас, напротив, есть все, но «лидерство в XXI веке будет не у того, кто имеет сырьевые сокровища, а у того, кто способен разрабатывать, внедрять, экспортировать высокотехнологичные, инновационные решения» (В. Путин). Пока же мы экспортируем не только нефть и газ, но и зерно (более 10 миллионов тонн ежегодно) — Европа использует его для производства биоэтанола.
Наш сосед — Казахстан — еще в 2006 году уже построил завод топливного биоэтанола. Еще несколько подобных предприятий возводят там согласно специально разработанной программе.
Мой мрачный прогноз: китайцы, развернув масштабную лесопереработку в Сибири, построят и завод биотоплива из отходов основного производства. Если, конечно, китайцев сюда запустят в таком количестве.
Наша парадоксальная действительность не дает возможности ничего предположить наверное, руководствуясь даже женской логикой.
С одной стороны, невиданная в мире щедрость чаевых от нашей олигархии западному сервису, бьющая в глаза роскошь развлечений, комфорт отечественного медицинского и торгово-сервисного криминала. С другой, законодательная немощь, феодальная приватизация земельных наделов, полная незащищенность личности... Низведение литературы до жанра трэш — мусора, членистоногий шоу-бизнес на крови и потерявшее всяческую меру элементарного вкуса телевидение. Чего стоит только пренебрежительное «Наша Раша»? Раша наша того стоит, согласна, но... Если человеку три раза сказать, что он свинья, на четвертый он захрюкает. Коли мы этого хотим, тогда, конечно, надо побольше таких программ.
Рождаемость в России можно поднять, но выживаемость — вряд ли. Кого могут произвести на свет курящие отраву родители, чье утро начинается с бутылки пива? Причем качество отравы отечественного разлива давно неприемлемо ни в одной цивилизованной стране.
А что мы все про страну? Осмотрим, что поближе.
Никто не понимает, почему, например, в нашем городе постоянно возводятся фонтаны, стоящие сухими все лето, но нет переработки мусора, которым завалены не только все санкционированные свалки, но и дороги, леса, дворы? Почему грязь с газонов во время дождя течет на дороги, образуя бесконечную пыль? Почему в парках, скверах собак и их экскрементов больше, чем детей и цветов?
И почему цены растут на все, кроме человеческой жизни?
Вначале было слово, им все и кончится
Когда грянули в России перестройка, перестрелка и переделка, наша семья, как и миллионы российских семей, ощутила горьковатый вкус заграничного «Амаретто». Мы сидели и рассчитывали: в какой последовательности и кто из нас падет жертвой экономической революции. Наш расчет оказался верным: первым пало промышленное производство, и мой брат уволился с завода, вторым номером закрылся оборонный НИИ, и моего мужа сократили, НИИ, где работала жена брата, сжался, как шагреневая кожа, до размеров АОЗТ с хозяйственно-бытовыми функциями, родителям перестали платить пенсию...
В те времена я спросила у московского знакомого с дипломом МГИМО: «Чем занимаетесь?», он ответил: торгуем. Чем? Ответ последовал шутливый: «Родиной, конечно». Сбывая за рубеж российский металл по бросовым ценам, интеллектуалы от экономики, конечно, знали истинную цену таким сделкам.
И до сих пор Родина — самый популярный «брэнд». Американский табачный бизнес, запущенный в Россию, контрабандный — по сути — вывоз цветных металлов, «бомбы» пластиковых бутылок со сладкими псевдосоками, отбросы куриных окорочков, отрава жвачек — все это торговля Родиной в особо крупных размерах. Не верите? Потратьтесь, съездите в Китай. Там вы не увидите ничего подобного. Вечно голодающий, а ныне наш могучий сосед кормит миллиард 300 миллионов своих граждан собственной продукцией, не доверяя «химическим» партнерам. Там даже шоколад (кстати, тоже далеко не полезный продукт) стоит таких денег, что не каждая семья решится покупать.
... «Болтовня умрет последней!» — в сердцах констатировал мой брат. Так и вышло. Она вообще бессмертна. Впрочем, речь не о простой болтовне, а об информационном обмене. Если про деньги говорят, что это кровь экономики, то информация — ее лимфа, и для организма она имеет не меньшее значение.
В острокризисные годы у меня оставалась хотя и низко, но все же оплачиваемая работа в редакции. Частное информационное агентство предложило мне почти за такие же деньги делать четыре раза в месяц обзоры экономики. Московское информационное агентство ежедневно требовало по 2 — 3 деловых сюжета из жизни области и прилегающих к ней территорий. Даже не требуя заголовков, они платили столько, сколько две вышеназванные работы, вместе взятые.
Я добросовестно строчила, перелопачивая ворох деловой корреспонденции, посещая абсолютно все пресс-конференции, и каждый новостной сюжет тащила «в клюве», понимая, что страх перед реальным голодом не дает возможности глубоко вникнуть в суть происходящего, оценить свою работу и деятельность расплодившихся информагентств, бирж, обращающихся там ценных бумаг.
Как экономический обозреватель я вникала в механизмы акционирования, фондового рынка, была знакома с работой брокеров. Руководитель фондовой биржи в те времена нуждался в раскрутке своего бизнеса и был заинтересован в сотрудничестве с прессой. Он, конечно, был не только «приводным ремнем» процесса, но и активнейшим действующим лицом. Но тем не менее основными богатствами приватизируемых предприятий, разумеется, оперировал не он, а те, кого впоследствии назовут олигархами.
В эти же времена у меня было несколько хорошо знакомых банкиров. Один из них — молодой и не по годам вальяжный — на каком-то фуршете-банкете стал объектом наших шуток. Мы начали подтрунивать над его манерой придавать себе вес. В ответ он сказал: представляете, что подумают, если увидят банкира бегущим? Так вот накануне дефолта 1998 года у всех представителей финансового мира прямо на лбу было написано: я бегу изо всех сил...
Для меня было очевидно, что банки не сегодня завтра начнут «кидать» своих вкладчиков. И я решилась передоверить свои накопления брокеру, при этом настаивая (словесно!) на конвертации рублей в валюту. Уезжая в Москву в командировку, позвонила ему. Он ответил, что, несмотря на трудные времена, ему удалось приумножить мой «капитал». В этот день доллар стоил четыре рубля. Возвращаясь через несколько дней домой, я в московском аэропорту увидела, что в «обменнике» выставлена информация: доллар — восемь рублей. Я выгребла всю свою наличность и купила двенадцать долларов. Это была моя самая выгодная сделка: пока я долетела, доллар взлетел еще почти вдвое.
Первым делом связалась со своим брокером, и он мне объявил, что мои деньги конвертировать не смог по каким-то причинам... То, что рубль валится, он комментировал очень оптимистично: это игра, рубль не «уронят», так как «наверху» слишком много заинтересованных в обратном. Интуитивно у меня были прямо противоположные предположения: слишком много заинтересованных в росте доллара. Но я не стала настаивать, все зашло уже так далеко, что дергаться не было смысла: деньги практически «растаяли»...
Сторожить их нужно умеючи, и это «серьезное дело нельзя доверять никому», как поется в песенке, правда, про совсем другие ценности.
Про совсем другие ценности
Думаю, будет не совсем понятно, если журналист, женщина, повествуя о своем времени, своей семье, своей судьбе, ничего не скажет про «совсем другие ценности».
... В редакции молодежной газеты я занималась темами комсомольской идеологической работы и культуры. Тогда считалось (и, пожалуй, справедливо, если идеологию понимать в самом широком смысле слова), что они неразрывно связаны.
В картинной галерее открывалась выставка новосибирского художника Василия Хлынова. Он был моим школьным учителем рисования. Я подошла к нему поздороваться, напомнив, что мои родители работали вместе с ним. Василий Павлович сначала замешкался, но потом, узнав, очень обрадовался, расспрашивал про нашу семью. Прощаясь, сказал мне:
— А ты повторила историю гадкого утенка.
...Я не раз встречала семьи, где красивые родители производили на свет «не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку». Это и мой случай: в нашей семье все были просто красавцы — отец, мама, брат...
Когда я достигла «вразумительного» возраста, думаю, мне было около десяти лет, отец решил серьезно поговорить со мной. Текст был примерно такой: ты девочка способная (я была круглой отличницей), поэтому тебе нужна своя цель, не связанная с личной жизнью... Похоже, отец, безмерно любя и жалея меня, пытался предостеречь от неизбежных разочарований влюбленности. Как будто это вообще возможно! Но вот что странно (впрочем, это типичная реакция детей на родительские проповеди): этот разговор осел, видимо, в подкорке, потому что никак не омрачил мою текущую жизнь. Осталось лишь ощущение какого-то задорного оптимизма, постоянного желания себя преподнести в лучшем свете. Чуть ли не с младенческих лет выбирала сама одежду, обувь, а с пятого класса все шила и вязала себе сама. После восьмого класса родители выдавали деньги на пальто, обувь, шапки-шляпки, на этом их заботы заканчивались. Поиск, выбор всегда был за мной.
Первый запомнившийся комплимент я получила лет десяти от роду, когда в новеньком пальто и шапочке шла в школу.
— Смотли, какая класивая девчонка! — на минутку отвлекаясь от лужи, сказал пятилетний карапуз своему другу, показывая пальчиком в мою сторону. Я оглянулась: позади никого не было.
В дело «белошвейки» шло все: от ткани, купленной папе на рубашку, до ситца на пододеяльники. Как сейчас помню эти две «модели сезона», слизанные из самой чудесной на земле книги «Домоводство». Толстая, потрепанная, она до сих пор с нами, с нашими пометками, пятнами... Там до сих пор блистают нарисованные красавицы в модных туалетах, свидетельницы моего гадкоутенского детства.
Второй случай, окрыливший меня, произошел, когда мне сравнялось 15 лет. Маме в ту пору уже говорили: какие дети у вас красивые. Но на мой счет, думаю, это было щадящее преувеличение — 175 сантиметров роста, 54 килограмма, блеклые волосенки, упомянутые уже выдающиеся уши и лицо, усыпанное веснушками...
В ту пору жизнь свела меня с поэтом Владимиром Стародубцевым. Я до сих пор не понимаю, почему он решил, что я могу (более того — должна!) писать стихи?! Он приносил мне какие-то книги, знакомил с чудесным миром поэзии, учил втискивать мысли в «железную клетку» стихотворного размера. Мозг в таком возрасте необыкновенно обучаем, и уже через какие-то две недели я строчила вирши, а мой учитель возился с ними, словно, всерьез полагая, что перед ним будущее светило российской поэзии. Во всяком случае, что такое ямб, хорей, дактиль, амфибрахий и анапест, он накрепко вбил мне в голову.
У меня уже начала развиваться мания величия... И тут меня приглашает к себе одна солидная дама и говорит:
— На вас приходила жаловаться жена Стародубцева. Что это у вас за разговоры до позднего вечера? Он взрослый человек, что у вас может быть общего? Прекратите с ним встречаться...
Это был гром среди ясного неба. Сомневаюсь, что я для поэта представляла интерес как женщина. Но вот, поди ж ты, показалось нечто какой-то «княгине Марье Алексеевне», кто-то настучал бедной жене... Опомнившись от удара, я вдруг осознала другую сторону этого «свинства» и «вырезала из него кусок ветчины», как и советует известная поговорка: ко мне могут даже ревновать?!!.
Но все равно: родительские наказы не проходят даром. И впоследствии, когда я замечала, что кто-то питает ко мне нежные чувства, реакция была не вполне адекватной и сопровождалась констатацией очередного «доказательства» моей правоты в никогда не существовавшем споре с отцом...
Продолжение в следующем номере «толстушки».
АКТУАЛЬНО
