EUR 90.1117 
Этот абсолютно живой театр
Правда, самые добросовестные обозреватели отмечали, что этот самый зритель все-таки в Малый ходит — очевидно, по глупости, и снисходительно жалели «братьев меньших». (Поэтому когда попадался в прессе положительный отклик на спектакль даже за подписью очень уважаемого критика, например Инны Соловьевой, и очень аргументированный, хотелось посмотреть газетный лист на просвет: нет ли там каких тайных знаков, и что это все значит, и где правда?..)
...А зритель, он и в Новосибирске оказался себе на уме: билеты были раскуплены подчистую еще в апреле, но начало спектакля зал принимал явно настороженно — не актеры, а публика «двигалась» навстречу театру, будто по тонкому льду, с опаской.
Двигаться на самом деле пришлось недолго: уже в сцене первой встречи молодого циника Глумова, решившего любыми средствами «составить карьеру», и его богатого дядюшки Мамаева налицо были достоинства — богатства — спектакля.
Сценическое взаимодействие чрезвычайно щедрого на краски мастера Александра Потапова (Мамаев) и достигающего необычайного сатирического эффекта своей виртуозной гротесковой пластикой Александра Вершинина (Глумов) подвигли публику на первые аплодисменты. И дальше — больше... Ирина Муравьева (Клеопатра Львовна), Борис Клюев (Крутицкий), Александр Клюквин (Городулин), Лилия Юдина (Турусина), Лариса Кичанова (Манефа) — и все-все-все, то есть великолепным ансамблем, наши гости сыграли ярко — и в каждой роли по отдельности актерски блистательно. Прекрасный спектакль! Кстати, без натяжек, очень злободневный — Островский, безусловно, здесь вне конкуренции! Сыграли, как вы понимаете (даже по одной лишь характеристике работы Вершинина-Глумова), не без помощи, а при ощутимом присутствии режиссерской мысли и воли Владимира Бейлиса.
На следующий день перед спектаклем мне посчастливилось встретиться и задать несколько вопросов одному из ведущих актеров Малого театра — народному артисту России Борису Владимировичу КЛЮЕВУ.
— Борис Владимирович, складывается впечатление, что Малый театр пребывает в столице в статусе осаждаемой крепости. Это беспрестанное клевание и кусание каждой вашей премьеры... Сложно обороняться?
— Да нет. Когда привыкаешь к этому, отношение спокойное. Значит, так нужно. Нужно обзывать нас нафталином. Говорить, что это архаика. Что наше искусство не будет востребовано. Но... Но народный артист СССР вахтанговец Василий Лановой как-то сказал, что в перестройку, когда в буквальном смысле рухнуло все, выстоял один лишь Малый театр. Причем в первую очередь потому, что у них есть Островский, есть классика.
И, действительно, что получили в результате этой очередной революции театры? Ширпотреб. Не вырастили ни одного режиссера мощного, настоящего, ни одной великой пьесы не написали...
— У вас идеальная — в смысле чистоты жанра — биография актера Малого театра. Училище имени Щепкина, и вот уже 38 лет служения этой сцене. Начинали с роли Кудряша в «Грозе», был в молодости и грибоедовский Молчалин, сейчас мы увидели вас в роли Крутицкого... Кому, как не вам, задать эти вопросы: какой он сегодня, Малый театр? Он особенный? Кто он, нынешний актер Малого? И еще, очень наивный: можно ли сохранить русский психологический театр в одном отдельно взятом коллективе?
— Можно. Можно! Не надо разрушать театральную семью. Малый — это семья. У нас же огромный театр — со всеми цехами 600 человек. И в этом коллективе постоянно необходимо находить компромиссы. Другой путь — это просто взять и разломать, как это сделали с великим МХАТом... И что в результате? Нет МХАТа, где родилась национальная театральная гордость — система Станиславского, а интерес к ней в мире не иссякает. Я был в Штатах, там наши актеры, например Саша Лазарев, преподают в созданной школе Михаила Чехова, и эта великая система более чем востребована...
А здесь... Я не понимаю, почему на сцене прославленного театра 20 минут звучит мат? Как это допустимо? Я не понимаю, как в спектакле по пьесе Островского Счастливцев и Несчастливцев справляют физиологическую нужду? Как это может быть? В жизни это есть, но это не предмет искусства, люди не за этими впечатлениями приходят в театр!
У нас все сохранилось: мы уважаем своих стариков, мы чтим традиции, мы гордимся своим театром. И того, кто не любит все это или считает свое место чуть иным, театр отторгает... Много способных людей проходило через наш театр и... уходило. Потому что не выдерживают жизни по правилу — любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Когда актер забывает эту аксиому, искусство ему мстит.
— Борис Владимирович, это тоже аксиома, что в большой семье действует принцип авторитарности. Иначе, наверное, и нельзя... Я вот к чему: вы очень востребованы кинематографом, как реагирует на это руководство, на съемки отпускает без проблем?
— Знаете, за много лет работы я все-таки заслужил какие-то, скажем так, шаги навстречу. Но никогда этим не злоупотребляю. Я предпочитаю сам все так организовывать, чтобы одно другому не мешало. Безусловно, нужно зарабатывать деньги. Сейчас время такое. Деваться нам всем некуда. Притом в кино мне хорошо платят, меня там любят, приглашают. Все это замечательно, но на первом месте театр. В иных ситуациях изворачиваюсь и верчусь так, что прихожу домой и падаю. Но это моя жизнь, я ее выбрал. А можно сидеть, ничего не делать и обсуждать все эти проблемы. Я другой человек.
— Может, служение в Малом для вас в большей мере дань позиции, традиции, наконец? Хотя, увидев Бориса Владимировича Клюева в спектакле, такого вопроса всерьез не задашь, и все-таки вам интересно работать в этом театре?
— Что вы, конечно, конечно! Во-первых, я обожаю этот театр, я очень скучаю по нему. Я люблю запах кулис и его уютную сцену. Люблю декорации и костюмы. Тот отбор на роль, когда не каждый актер, если даже ему это очень хочется, ее играет... У Щепкина есть такие слова: «Театр — это храм. Священнодействуй или убирайся вон!» Я думаю, что наш театр, отмечающий в этом сезоне 250-летие, и есть настоящий храм — он намоленный. В нем служило огромное количество актеров, которые мечтали играть на этой сцене и дарили жизни Малому театру. И эта аура намоленности существует! Она — очень важная часть моей жизни.
