Сын не был неженкой...

Как жаль, что не сможем приехать к тебе на Украину на принятие присяги — очень далеко, да и отпуск не дают. Но мы гордимся тобой, наш солдатик. Читаем и перечитываем благодарственное письмо от командира...»

Такое письмо писала мать своему мальчику в учебную часть восемнадцать лет назад. Она сетовала, что сына забросили так далеко от дома. Но успокаивало, что ее сын никогда не был неженкой, а, наоборот, был крепким, спортивным парнем. Увлекался лыжами, коньками, легкой атлетикой, брейком, тогда вошедшим в моду, любил играть на гитаре. Да и друзья у него были неплохие.

Вскоре пошли письма, между строк которых мать читала тоску сына по родителям, сестре, родным местам. Ракетчик-артиллерист хорошо рисовал в конце письма: маме — букеты, папе — автомат, сестренке — веселый скрипичный ключ. Мать чувствовала, как ему тяжело, но он никогда не жаловался на солдатскую муштру, лишь писал с юмором, как приходится мыться двадцати курсантам под одним душем не больше 15 — 20 минут отнюдь не горячей водой. В ответ она писала ему ободряющие письма, в некоторых даже посылала свои стихи, пронизанные патриотизмом, о необходимости «любви сыновней к Отчизне, верности земле».

После «учебки» сын попал в другую часть, отслужил еще полгода. Оттуда прислал грамоту за успехи в службе. Там же сын занял первое место в спортивных соревнованиях, вручили ему одеколон, дали увольнительную на один день. Писал, как побеждает в личных первенствах. Мама ждала его письма каждый день, и они приходили стабильно. Сын не давал родным повода для переживаний.

Позже, когда он был уже дома, рассказал матери, как однажды у него начались сильные боли в животе, такие, что он катался по полу. Едва добрался до дежурного офицера по части, но тот его выгнал, сказал, что не до него, ему пора домой — встречать 7 ноября. Ее сын мог бы умереть или от лопнувшего аппендицита, или от заражения крови, мало ли от чего, но Богом суждено ему было выжить.

Но об этом она узнала от сына позже, потому что он не жаловался, он считал себя мужчиной — ее дорогой мальчик.

Шел 1990 год, непонятный, жестокий и суровый, время талонов и отсутствия продуктов в магазинах. Время межнациональной вражды. Воинские части расформировывали. Ее сын попал в непролазный голодный «русский Север», в стройбат; никому не нужен стал опыт локаторщика-артиллериста.

Там было всего в достатке, и писал он об этом тоже с юмором: и о национальной вражде, и о голоде, и как приходилось добывать пропитание, и как дрался с разделившимися по вероисповеданию на два лагеря солдат (отделался сломанной переносицей), и как приходилось рвать для старших чинов всей ротой грибы и ягоды.

Добирался домой ее сын на поезде несколько суток, однажды даже отстал на каком-то полустанке. Но она весной дождалась сына и не узнала его. На пороге стоял исхудавший человек со слабым голосом, ввалившимися глазами, с распухшими кровоточащими деснами и разбитыми в кровь ногами. Он был неузнаваем, апатичен. Даже категорически отказывался продолжить учебу на втором курсе.

Время потихоньку лечило. Он часто вспоминал друзей, рассказывал о них маме с теплотой, сидя возле нее на кухне, помогая лепить пельмени. О тяготах службы почти не говорил, лишь однажды, задумавшись, рассказал о том, как чуть не умер от боли в животе. Может быть, не хотел смириться с жестокостью, а может, искал ответа у нас, взрослых.