EUR 91.9667 
Бесплатное кино стало... ловушкой
После работы подростки и женщины поспешили в клуб. Фильм только брал разбег, как внезапно от движка загорелся свет.
В небольшой зал быстро и уверенно вошли полицейские, с ними — переводчик. Он сказал: «Машины — на улице, грузитесь». Женщины заголосили, понимая, что их ждет. Тут и кто-то из мальчишек захлюпал носом.
Быстро погрузились и поехали в неизвестном направлении. История умалчивает о том, что творилось в душах людей: липкий страх, смятение или отчаяние?
Вскоре машины подкатили к железнодорожной станции. С криком и бранью фашисты стали грузить сельчан в товарный вагон...
Наш земляк, бывший малолетний узник лагеря Павел Иванович Шпак делает паузу. Повлажневшие глаза выдают сильное волнение.
Мы сидим в его однокомнатной квартире в одном из высотных домов на улице Нарымской. Здесь уютно, стандартный набор мебели — стенка, диван, журнальный столик, два кресла. Рядом сидит супруга Павла Ивановича — Елена Михайловна, внимательно слушает, иногда что-то подсказывает мужу.
— Я испытывал жуткий страх. До войны в поезде не ездил, только видел, как мимо проносятся они. Мысли, конечно, были о родных — маме, папе, братьях и сестрах, с ними мы никогда не расставались. Врезалось в память, как мама, Ольга Антоновна, время от времени мазала глиной деревянные полы. А отца мы видели редко, он был председателем колхоза имени Ворошилова, передового в области.
Когда в семье пять ртов, не до жира. Правда, не голодали, всегда держали скотину. Труднее было с одеждой и обувью. Я хорошо стрелял, и однажды меня и еще двоих парней отправили на районные соревнования. До райцентра двенадцать километров нужно идти, как говорится, на своих двоих. Мне незадолго до этого ботинки купили. По селу я шел в них, а затем на плечи повесил их и всю дорогу шел босиком...
У Павла Ивановича цепкая память, помнит события тех далеких лет. Потрепала судьба этого человека, но не сломила.
— Через полтора месяца привезли нас в немецкий город Камен, — продолжает свою исповедь Павел Шпак. — Нас, пацанов, построили и пригнали в только что построенный лагерь, в трехстах метрах от шахты. В бараке — тройные нары, на них настелена солома. И подушки из мешков, забитых тряпьем.
В этот же день с нас сняли всю одежду. Дали полосатые рубашки, брюки, куртки и полосатую шапку. А на ноги — гольшугы, тапочки с пятками, как наши, только деревянные.
Только когда одели лагерную униформу, осознали, что стали рабами, с которыми можно делать что угодно: расстрелять, избить, морить голодом...
...В шесть утра их поднимали, строили. Затем — завтрак: примерно 200 граммов черного хлеба, в котором чего только не намешано было. Плюс миску баланды. Пока отходили от окошка раздачи, мигом все съедали. И — на работу! Узники были лишены возможности приводить себя в порядок. Их заедали вши.
— Свинячья морда, быстрей, быстрей, Иван! — «подбадривали» фашисты. — Левой, левой, левой...
— Один подросток ногами дрыгал, не мог поймать такт. Немцы это заметили и стали бедолагу лупить, от души смеясь, — продолжает рассказ Павел Иванович. — Мы тогда говорим парню: «Становись между нами».
Но немцы ему не разрешили этого делать и продолжали издеваться. Не выдержав этого, Ваня повесился на решетке в карцере. Для нас это был шок, понимали, что такая участь, может, ждет каждого.
А вскоре трое подростков, не выдержав «прелестей» лагерной жизни, пустились в бега. По-немецки, естественно, ни слова не знают, да еще — полосатая форма. Через два дня беглецов схватили и привезли в лагерь.
Три дня парни ждали своей участи, сидя в карцере. Не знаю, о чем они думали, о чем говорили, — это осталось тайной.
Вечером нас построили, беглецов поставили лицом к лесу и — расстреляли. Зрелище для молодых, неокрепших душ было жутковатое. Одно дело — кино, когда знаешь, что убивают понарошку, другое — на самом деле. Так нас приучали к тому, что смерть ходит рядом...
— Что было труднее переносить в лагере?
— Конечно же, голод. Мне было восемнадцать лет, а весил я тридцать семь килограммов — кости и шкура, — продолжает Павел Шпак. — Когда ложился спать, думал, дожить бы до того, чтоб наесться черного хлеба вволю и картошки в мундирах (говорит, чуть не плача). Это самая лучшая в мире еда!..
А через полтора года в шахте случился обвал. Павлу на ногу упала большая плита руды — открытый перелом. Он уже не помнит, был ли шок, но боль была жуткая. Павла отправили в госпиталь, положили на вытяжку.
— Чуть ли не каждый день к моему окну подходили немки и угощали яблоками, грушами, бутербродами, — рассказывает Павел Иванович. — Подумал, значит, не все немцы плохие.
В госпитале я пролежал месяца полтора. Меня сразу увезли в лагерь, а на следующий день отправили в шахту. Через несколько часов у меня вдруг распухла нога, как у слона. Немцы, видя это, отправили меня наверх.
Стал я работать в ночную смену с немцем, звали его Отто Гарриман. Моему напарнику было лет сорок, он пригрел меня, стал чуть ли не отцом, часто подкармливал: то картошечки принесет, то еще что-нибудь. Если бы не Отто, неизвестно еще, разговаривал бы я сейчас с вами. Кстати, он научил меня немного своему родному языку.
Я говорю ему: «Ты пойдешь на войну и в русских будешь стрелять». Он: «Нет-нет, не буду стрелять»...
Около трех лет провел Павел в лагере. Но все узники верили, что долгожданная свобода не за горами. Так оно и случилось, 10 апреля 1945 года узников освободили американцы.
— Они оказались толковыми людьми, хорошо к нам относились. Их переводчики были с красными галстуками, — вспоминает Павел Иванович. — Мы с большим удовольствием сняли с себя ненавистную лагерную одежду и переоделись в американскую солдатскую форму: шерстяные брюки, красивые куртки...
Пришло время, и Павел Шпак вернулся на Родину. Всю жизнь работал главным механиком организации по строительству линий электропередач. Построил два дома в Новосибирске и на Кубани, где одно время жил, получил звание «Заслуженный энергетик СССР», а главное — вырастил двоих хороших сыновей.
А недавно в жизни Павла Ивановича произошло волнующее событие. Вместе с небольшой группой новосибирцев — бывших малолетних узников фашизма и студентов НГУ — он побывал в Германии. Поездка стала возможна благодаря финансовой поддержке фонда «Память, ответственность и будущее».
— Волновался, когда был в Камене, городе моей трагической юности, — говорит Павел Иванович. — Сейчас на месте шахты — музей. Обрадовался, что удалось разыскать могилу моего друга и односельчанина, Василия Шнерука, с которым мы были в лагере.
Узнал, что человек, которому я обязан жизнью, Отто Гарриман, давно умер. Мне обещали найти его детей или внуков. Хотел бы им поклониться в ноги за поступок их отца и деда...
Сейчас Павел Шпак рассматривает фотографии, буклеты, рассказывает родным о поездке. Нет, нет да и блеснет слеза. Как трудно возвращаться в прошлое.
