EUR 93.0103 
Жил-был художник один
Но эта копия была выполнена талантливой кистью человека, которого в посёлке звали Тарзан.
Настоящего имени Тарзана никто не знал. Думаю, своё прозвище он получил за длинные нестриженые волосы, за неопрятный вид, за неприкаянность в облике и поведении. Ещё мы с подружками узнали от взрослых, что этот отшельник — из пришлых. Не сибиряк, приехал в деревню из большого города. Моя бабуля, человек мудрый и добрый, старалась передать Тарзану то тёплые пирожки, то папиросы, то пачку чая. Она умела отдавать, не унижая человека. Наверное, она знала про Тарзана что-то. Но... Что она могла рассказать маленькой девочке о жизни взрослого одинокого человека?
Наш с подружками (а скорее мой) интерес, вызванный таинственной фигурой Тарзана, заставлял иногда за ним «шпионить». Когда Тарзан уходил по делам или уносил уже готовую картину заказчику, мы шли к грязному, наверное, никогда не мытому окну одноэтажного барака (обиталище художника), и, затаив дыхание, рассматривали едва различаемые детали запущенного жилища.
Однажды, когда мы увлеклись рассматриванием холостяцкой «берлоги», сзади раздалось осторожное покашливание. Мы испуганно обернулись: перед нами очень близко стоял Тарзан. Его худощавое лицо, покрытое тонкими морщинами, было серьезным, а глаза смеялись. Мы собрались дать деру, но Тарзан вдруг... заговорил. Это было полной неожиданностью: никто никогда не слышал, как он разговаривает. Да и слова его тоже звучали непривычно: «Если вам, милые дамы, интересно, как я живу и пишу свои картины, нужно войти через дверь, я буду рад гостям. Покажу вам свои работы, если пожелаете».
Хотя приглашение было вполне дружелюбным, мы с подружкой вспомнили лишь одно: нельзя общаться с незнакомыми мужчинами, тем более заходить в дом. В результате подобных умозаключений мы бежали так, что пятки засверкали.
...А потом наша семья переехала из поселка, где прошла половина моего детства, в город. В новой городской квартире все так же в углу висела «Аленушка» кисти Тарзана. Я часто вспоминала этого загадочного человека и думала о непохожести существования людей на земле.
Летние каникулы я с радостью проводила у бабушки. Бабуля в честь того, что я закончила восьмой класс, напекла пирожков, пригласила моих повзрослевших подружек. И мне так захотелось поделиться хорошим настроением со странным грустным художником. «Сегодня я вместе с бабушкой пойду относить тёплые пирожки для Тарзана», — решила я. Бабуля поняла мое намерение и тихо сказала: «Его уже нет, дочка».
Когда мы остались с бабушкой вдвоём, она подошла к шкафу и достала большой, обернутый холстиной сверток. Уложив его бережно на столе, развернула.
— Это ЕГО вещи. Умирая, он позвал меня и попросил передать их тому, кто приедет из Ленинграда и спросит его. Тарзан родом оттуда и учился на художника там.
Бабушка доставала одну за другой фотографии, какие-то документы и, наконец, в ее руках оказалась картина небольшого формата в рамке. Она подала ее мне. На меня грустными, светлыми глазами смотрела бледная молодая красивая женщина; ее светлые волосы были распущены. На коленях у нее сидел черноволосый маленький мальчик. Он был тоже красив. Колечки его волос, его выражение лица, взгляд мне кого-то напомнили. Вдруг осенило: седоватые колечки волос вились на лбу Тарзана! Сходство мальчика и седоватого низенького художника было поразительным.
— Это его сын и жена, — пояснила бабушка. — Бедняжка долго болела и умерла молодой. Её родители взяли на воспитание ребёнка, а с зятем не захотели поддерживать отношений. Этот мальчик сейчас уже очень взрослый мужчина. Тарзан ждал его всегда, да так и не дождался. По адресам в документах я написала письма. Думаю, приедет кто-то. Я чувствую это.
...Мы, как завороженные, смотрели на талантливо написанный портрет. Это все, что осталось у художника, потерявшего самое дорогое в начале жизни. А сейчас вот и не стало его.
Прошло три года. Я приезжала к бабушке, но не так часто, как хотелось бы. Во время зимних каникул я решила побыть с бабушкой дольше, чем обычно. Мы так друг по другу соскучились!
Когда подружки разошлись, бабуля раскрыла небольшой чемоданчик, в котором хранила все самое дорогое: письма, документы, ордена и медали за труд, почетные грамоты. Оттуда достала увесистый сверток в белой тряпице. Как оказалось, тряпица скрывала очень красивую старинную шкатулку, отделанную полудрагоценными камнями. Бабушка вынула из нее стопку черно-белых фотографий и письма. Я разглядывала фото и слушала бабушкин рассказ.
— Эту шкатулку подарили мне ленинградцы.
Сын Тарзана приехал в конце лета. И приехал гость не один, а с женой и сыном лет десяти. Я им все рассказала о жизни художника. Они слушали внимательно, иногда вытирали слезы. Потом мы фотографировались. Эти фотографии он прислал мне из Ленинграда. И теперь я спокойна: все, что просил отдать Тарзан, я отдала его сыну.
Бабушка гладила шкатулку. Камни на старинной вещице, словно живые, радовались вдруг упавшему и заигравшему на их гранях свету. Глядя, как натруженные руки бабушки нежно гладят бока великолепной вещи, я подумала: «Должно быть, эти камни, добытые из недр гор, впитали в себя дух усопших хороших людей, и сейчас они отдают тепло светлому человеку, дарят ему благословение, делают хоть на мгновение счастливей».
...Почувствовав, что скоро её не станет, бабуля захотела, чтобы шкатулка перешла ко мне. И почти сорок лет волшебная вещица была у меня на виду: стояла в серванте и, когда на нее падал солнечный свет, шкатулка горела и сверкала гранями и цветами. Я слышала глуховатый голос бабушки: «Все пройдет, дочка, не печалься, поплачь, милая, и тебе станет легче». Я брала эту одушевленную мной вещь в руки и, как близкого человека, прижимала к груди.
И... уходили вдаль мои страдания. Мои проблемы, казавшиеся такими глобальными, становились вдруг и не проблемами вовсе, а так... Маленькой простенькой задачкой в череде задач, встречающихся на ступеньках жизненной лестницы, обязательно ведущей вверх, без всякого лифта. Потому что лифт не предусмотрен.
