Сердце сжималось в комок

То, бывало, корову подоит, если Варвара занеможет. Подойдет, сядет у кровати, возьмет ее руку в свою и все расскажет про ее любимицу Зорьку: как ее подоил, как она поела. Варваре становится тепло на душе и спокойно — ее любимица в надежных руках. Она вспоминала малейшие оттенки голоса своего Ивана, с которым прожила почти полвека.

— Ты, Варюша, выздоравливай, лежи, я управлюсь по хозяйству сам. За Зорьку не беспокойся: дал ей жома, сена, хлебушка корочку — вот она и раздобрела. Когда начал доить, она напряглась и не хотела отдавать молочко. Знаешь, что я тогда придумал: я повязал твою косынку поверх шапки. Зорька обнюхала косынку, даже лизнула ее и, знаешь, мне показалось, что она улыбнулась. Вот, значит, и молочка дала почти ведро...

Они долго смеялись искренним стариковским смехом. Варвара всегда, каждый день своей жизни с Иваном, ощущала его заботу о ней. Несли тяжкую крестьянскую долю поровну, но всегда на шаг впереди был ее Ваня, принимая на себя ветры житейские, которые не всегда оказывались добрыми. Она же не хотела отставать в труде от мужа, вынашивала ли, кормила ли, обстирывала ли детей, семью.

Но мрачные воспоминания накатывались, как волны, со стабильной периодичностью. В прошлом году ее Иван слег и, недолго мучаясь, умер. Врачи не смогли его спасти: обширный инфаркт, сказали. Не думала Варвара, не готова была вот так, в одночасье, остаться одной. Приехали дети из города, на этот раз не отдохнуть и погостить, а попрощаться, похоронить дорогого человека и забрать свою маму Варвару к себе.

Предложили выбирать, у кого из троих будет жить. Младшенькая Настя, воспитывающая сына одна, и не надеялась, что мама согласится жить с ней. Но Варвара рассудила: надо помочь дочке по хозяйству да приглядеть за внуком, пока дочь на работе. И все-таки Варвара предложила уже давно покинувшим деревню детям, не надеясь на положительный ответ, вернуться назад, в родительский дом.

— Подумайте хорошо. Коли не захотите вернуться на свою малую родину, отмечу полгода деду, продам Зорьку, забьем окна и двери, тогда забирайте меня — не смогу одна управляться, — стара и сил нет.

Рассудив, что не резон им возвращаться в деревню, привыкшие к городской жизни дети уехали. Забыв домашние дела, Варвара забиралась на ясли в темном сарае и сидела там в скорби, вела разговоры с коровой Зорькой.

— Пойми меня, родная Зорюшка, не могу я тебя больше пасти. Сено на вилах из зарода сил нет носить. Старая я стала, как наша с тобой деревня. С трудом даже в сени переступаю. Если бы жила с невесткой, сын жил бы в родной хате. Но, видать, не угодила им чем-то. Уехали с внучатами. А душа-то болит по ним. Не обижайся, Зорянка-Зоря, продам я тебя. Вот и не с кем мне тогда поговорить будет...

Щеки Варвары полыхнули жаром, в тяжкий ком сжалось сердце. Зорька, почуяв состояние хозяйки, лизала, не переставая, ей руки шершавым языком.

Так изо дня в день готовила свою скотинку Варвара, прощалась с ней. А вскоре и продала кормилицу в соседнюю деревню. Плакала навзрыд по вечерам, когда подходило время дойки, но со временем успокоилась, зная, что попала ее Зорька в хорошие руки. В эти же хорошие руки она отдала и сделанную руками Ивана скамеечку для дойки с прикрепленной к ней нишей для фиксации ведра, которое больше никогда не пачкалось и не проливалось, да и скамеечка стояла надежно.

Почти каждый день ходила на кладбище, садилась на новенькую лавку и рассказывала своему Ивану, как плохо ей без него, корила его, что не хотел лечиться, когда уговаривала его лечь в больницу.

Попрощавшись с Иваном, шла на могилы предков, приводила их в порядок.

А еще она прощалась со своей деревенькой. Все здесь было ей родным и знакомым: лес, ручейки, лужи, ухабы на дорогах, даже вязкая глина и жуткая грязища.

Деревянная церковь, чудом выжившая, построенная в восемнадцатом столетии, тоже прощалась с Варварой.

Многое повидала старушка-церковь. Она видела, как местный мужик, вступив в партию, разложил под откосом большой костер из икон, которые нашел в старом доме. Не потому, что был плохим человеком, а потому, что искренне верил: не место им в доме. Многие тогда свято верили: церкви, иконы, молящиеся старушки — это не наше. И только с годами поняли: страшен тот, кто ни во что не верит, кто запросто может разрушить.

Деревня умирала больно, медленно. Закрыли почту, медпункт, школу, магазин, а люди все не хотели уезжать. Варвара думала обо всем этом, оглядываясь на деревню, и ее сердце сжималось в больной комок. Она уезжала.