Мещанство как новая идеология

О том, как театры учат нас любить очень длинный пересказ

Какая идеология продвигается современными театральными постановками с помощью федеральных и региональных средств поддержки — в материале «Советской Сибири».

Может быть, в российских школах и увеличили (по сравнению с прошлым десятилетием) количество часов по литературе, но дети от этого, увы, читать больше классики не стали.

Нехорошо уметь читать

По привычке, навязанной ЕГЭ и девяностыми, подростки предпочитают фанфики и краткий пересказ «Войны и мира» из интернета. Мало кто из современных школьников знает, кто такие Базаров или Данко (для родителей: я совсем не имею в виду певца из двухтысячных — Прим. авт.). Зато некоторые особо продвинутые учителя позволяют себе ставить на уроках литературы детям экранизации художественных произведений, объясняя это тем, что так-де школьники хотя бы будут иметь приблизительное представление о Пушкине, Лермонтове и Достоевском. Максимально полным такое представление, видимо, становится, если добавить к этому внеклассные походы с помощью «Пушкинской карты» на современные спектакли. Так вот, время поговорить о них.

Многие исследователи театра отмечают, что для советской театральной сцены было свойственно тяготение к прекрасному. В минувшем веке важно было подтолкнуть зрителя в первую очередь к интеллектуальному развитию, чтобы он хотя бы взял в руки книгу после представления. Стране нужны были творцы. Нынче стране нужен, видимо, квалифицированный потребитель. Вот и для современной российской сцены характерно тяготение к эстетике безобразного, склонность к превращению трагедии в фарс и шоу, шокирование зрителя. Стремление не развивать, а развлекать, усыплять мышление. Об интеллектуальном развитии сегодняшнего массового зрителя уместно лишь всплакнуть. И если герои драматургии семидесятых — восьмидесятых годов решали хотя бы еще морально-нравственные проблемы, то персонажи пьес и романов начала двадцатого века, кажется, окончательно запутались в этих самых проблемах и поэтому решать уже ничего не хотят. Более того, современными режиссерами уход от решения проблем по инерции приписывается и остальным героям, но уже драматургии конца девятнадцатого — начала двадцатого века.

Каковы ваши мотивы?

Например, в постановке «Красного факела» «Мещане» (18+) по пьесе Максима Горького из авторского текста сознательно вымарана тема классового противостояния — с помощью вычеркивания ключевых фраз. Для чего? Может быть, для того, чтобы юный зритель, пьесу не читавший и вообще крайне отдаленно представляющий, кто такой Алексей Пешков, решил, что Горький писал всего лишь о конфликте отцов и детей? Особенно утверждаешься в этом мнении, когда видишь, что на афише нет и малейшего указания на то, что с текстом пьесы, а точнее с его идеологической составляющей, хорошо так поработали. «Мещанином быть нормально и даже отлично!» — такую идею продвигает спектакль. Максим Горький, правда, думал иначе: в своей статье «О мещанстве», которая была впервые напечатана в журнале «На литературном посту» в 1929 году, советский писатель сообщает следую­щее: «...мещанин — сугубый «материалист» и прежде всего заботится о земном, экономическом благополучии: «очень много кушать, очень мало работать, очень мало думать»... уже и теперь пора бы начать выработку биосоциальной гигиены, которая, может быть, и станет основанием новой морали. Началом этого процесса должно быть сознательное стремление к более тесному и дружескому единству людей, пред которыми стоит грандиознейшая задача — перевоспитать несколько десятков миллионов мелких хозяйчиков в культурных работников, в сознательных строителей нового государства. Надо ли говорить о том, что дело критики, публицистики — заняться именно развитием этой гигиены, делом очеловечения людей, борьбою против возрождения отравляющей мещанской «идеологии», против героизации «униженных и оскорбленных» мещан?».

Фото: Евгений Никитенко, предоставлено пресс-службой НГДТ под руководством Сергея Афанасьева

Вы можете сказать: да, именно мещан мы и выращиваем. Но тогда вам не стоит корить население за повальный эгоизм, индивидуализм и хатаскрайность. Не стоит ждать от нас подвигов — мещане на подвиги не способны.

Что касается работы с текстом, сразу оговорюсь: я совсем не против вмешательства в авторский текст. Есть и вполне себе не стыдные примеры, в частности «Дачники» (18+) в «Старом доме», также по пьесе Горького, сценическая версия текста — Дмитрия Богославского. Но в этом случае, в отличие от предыдущего, авторы спектакля честно написали на афише: «по мотивам». Таким образом, исходный авторский текст стал всего лишь поводом для размышления на тему, кто такие сегодня якобы состоявшиеся, успешные люди и кто — неудачники. А зритель, возможно — если выдержит приблизительно четыре (!) часа сценического действия, — еще и пьесу потом прочтет.

Да, конечно, вы также можете не написать на афише «по мотивам». Но тогда ваш спектакль автоматически становится всего лишь паразитированием на тексте известного автора. Попыткой собрать кассу с помощью классика, который и ответить-то вам уже не сможет, так как его давно нет в мире живых. А вот, скажем, Михаил Елизаров еще может ответить — видимо, поэтому в титрах сериала «Библиотекарь» есть искомая приписочка «по мотивам».

Сократить, чтобы полюбить

Совсем необязательно соблюдать первоначальный размер произведения, чтобы зритель после спектакля захотел открыть книгу, которую и в школе-то навряд ли открывал. Профессиональное прочтение и недосказанность также рождают интерес у будущего читателя. Пример — «Онегин. Письма» (14+) от режиссера Анны Чаленко, моноспектакль Ирины Ефимовой, который идет на малой сцене театра Сергея Афанасьева.

По словам Ирины Ефимовой, 24 года назад родилась первая часть спектакля — «Онегин». А с началом проекта Анны Чаленко «Театр приходит в гости» появилась вторая часть спектакля. По сути, это театрализованный урок литературы от учителя самой высшей, какая только есть, категории. Несмотря на то, что двухактный спектакль длится чуть больше часа, Ирина Ефимова успевает максимально захватить внимание школьников, вызвать их неподдельный интерес к книге. «Я забыла, как дышать, пока смотрела!» — сказала одна из десятиклассниц после показа, на котором я присутствовала. Ирина Ефимова играет за всех и быстро меняет лица: вот она няня, а вот уже Татьяна, вот Онегин, а вот и сам Александр Сергеевич — лица мелькают, тасуются, как колода карт. Время убирает с лиц все наносное, превращает девушек в княгинь, а денди — в... девушек, оставляя к финалу лишь голое рацио.

— Это моя идея — театр из чемодана. Ты с минимальным набором необходимых для спектакля атрибутов — только с тем, что поместилось в чемодан, — приходишь в зал: странствовать, просвещать, нести культуру в массы, — комментирует Анна Чаленко. — Все началось, когда мой сын пошел в школу: ко мне обратились учителя «началки» с просьбой познакомить детей с литературой по внеклассному чтению. И я поняла, что делать нужно так, как было у нас в детстве, когда к нам школу приходили артисты. Ведь ничего у них не было: ни музыки, ни реквизита. Но они приходили и читали произведения. Тогда у каждого артиста должно было быть что-то, какое-то произведение в работе, именно чтецкое. Сейчас же этого нет вообще, в том числе из-за повальной оптимизации.

Так появились спектакли «Кошка, которая гуляет сама по себе», «Сказка о Жар-птице», «Дневник фокса Микки». Все они идут оптимальное время урока — 35–45 минут один акт. И это не просто так: иначе внимание ребенка рассеивается, он просто перестает воспринимать текст.

И напоследок: легко перенимая у дореволюционного театра склонность к цензуре авторского текста, думаю, театру современному важно помнить, что сегодняшний зритель тем и отличается от зрителя конца девятнадцатого — начала двадцатого века, что тот мог сидеть на спектакле хоть восемь часов подряд. Ведь на следующий день ему некуда было спешить: он, как правило, не учился с восьми утра и, главное, не работал. А современный зритель, увы, и учится, и работает. Что, согласитесь, несколько осложняет многочасовые театральные посиделки. Хорошо бы, чтобы современные режиссеры это тоже понимали.